Вот, значит, сижу я, братцы, вчера ночью, сижу, Прайм МК2 себе почитываю, и вдруг - ровно в 2.30 - вдохновение набежало. И вот оно во что вылилось... Сразу скажу, полная отсебятина, и именно по мотивам. Джека поименовал конструктом )
Снег да ветер, ветер да снег… Ковник Ольховский медленно брел по заснеженному полю к темневшему впереди нагромождению каменных глыб, неровных углов и острых граней, чуть припорошенных поземкой. День угасал. Снег стал из белого сиреневым, упала зимняя полутьма. Откуда-то из-под потемневшего неба, из-за туч, налетел ветер, схватил было меховую шапку Ольховского, да не смог вырвать добычу из крепких рук. Ольховский усмехнулся. И не такие зимы видали… Поплотнее закутался в шинель, подтянул пояс. Недолго осталось. Снежинки висели в студеном воздухе полупрозрачной, мельтешащей пеленой и где-то за ней скрывался от любопытного взгляда зев пещеры. В пещере жило чудовище.
Из ее черного жерла тянуло теплом. Ольховский перешагнул через устье, и обил сапоги от снега, гулко ударив по каменному полу. Эхо укатилось в темноту, ломаясь и множась на поворотах. Ковник вытащил из рюкзака и затеплил фонарь - тысячи искр блеснули под лучом в отломе породы. Он сделал шаг вслед за эхом. Небольшая «прихожая» пещеры продолжалась высоким и длинным коридором, но футов через сто тесные стены внезапно разошлись, обнаружив зал. Ольховский замер на пороге, прислушиваясь. Где-то капала вода, позади низко, негромко гудел у входа в пещеру ветер. Он весь обратился в слух. И наконец расслышал. Тихое, чуть слышное, ровное шипение. На узком лице Ольховского появилась улыбка. Он бесстрашно пошел вперед. Что-то гулко заскрежетало впереди, зашипело, будто вода на раскаленном железе, полохнуло красно-бурым, дымным. Громадная темнота средь темноты пришла в движение, направившись прямо на него тяжкими шагами исполина. Ковник замер на месте и поднял голову вверх. С высоты в три метра, прямо ему в глаза смотрели два раскаленных желтых огня.
- Ну здравствуй, старик… Здравствуй. Не заржавел без меня?
Конструкт не ответил. Он не умел отвечать. Он ждал его в пещере уже пятый день, изваянием стоят тут, в самом дальнем углу зала. Все пять дней он был неподвижен, экономя топливо и лишь прислушиваясь - не идет ли чужой. Сейчас же полдюжины труб на его спине озарились тусклым, мелькающим заревом, а в желтых «глазах» бился огонь жизни механического мозга – кортекса. Ковник вытащил озябшие руки из рукавиц и прислонил к теплому корпусу. Там, под броней, клокотал паром и чихал пламенем котел. Не верьте тем, кто говорит, что у машин нет души. Ольховский, все детство проведший с отцом в механических мастерских, знал, что это не так. Внешне конструкт – это всего лишь железо, шестерни, трубки да несколько арканных кристаллов. Но иногда в машинах просыпалось что-то, что нельзя было объяснить простой механикой и сложением арканов. Конструкт именно ждал его. Ждал, как ждет своего хозяина большая собака. Прикрыв глаза, Ольховский сконцентрировался на машине – почувствовал стремительный лет пара в магистралях, полыхание огня в котле, мерный стук клапанов. Но там, в этой мешанине железных ощущений было что-то еще. Неуловимое, непонимаемое, но цельное, необходимое. Базовое. Оно часто бывало у старых конструктов, и иногда – у новых. Ольховский считал это что-то душой.
- Нам с тобой предстоит завтра большая и тяжелая работа, старик. Ты уж не подведи меня, хорошо?
Констуркт вздрогнул, зашипел, заскрежетал – кортекс принял слова и мысли хозяина за приказ о проверке и провороте механизмов.
- Ну, ну… Тише. Я ведь знаю, что ты в порядке. – Ольховский мысленно отменил приказ, и машина снова замерла, развернув к нему тяжелую треугольную голову. – От нас с тобой, старина, многое зависит. Они скоро придут сюда, и наша задача – не дать им удержаться, спокойно расстрелять Оррика и его оглоедов. А мы ведь не дадим, а?
Голова машины чуть наклонилась и вернулась обратно – то ли давление на мгновение упало в отводящей линии, то ли конструкт чуть кивнул хозяину. Ольховский рассмеялся.
- Знаю, что ты того же мнения. А теперь давай спать. Утром будут славные дела…
Он раскатал меховой спальный мешок, и бросил его наземь. Кадорцам не привыкать спать на камнях. На Родине свирепые зимы, а тем, кто не бывал за Поясом Холода, не ходил в экспедиции, не понять, какая на самом деле роскошь такой сон в пещере. Ни слишком полюбившим удобство сигнарцам, ни уж, тем более, ничего другого не знавшим высокомерным наглецам-«мстителям». Что ж, мы их научим…
